позу и, затягиваясь папиросой, вместо запятых прочел:
…Пыль из-под наших ног уже легла,
И черта с два ее поднимет ветер.
Вчерашний день – сплошная пустота,
И каждый за себя еще ответит…
Колода карт просыпалась на стол,
Пасьянс не вышел, фокус не удался,
А самый сильный все же не дошел,
А самый наглый все-таки прорвался…
Судьба сошла с ума, и все горит.
Пустыня, хаос – души бродят где-то,
И памятником мерзости стоит
Ильич, в костюм вельветовый одетый…
Я слышу звон поломанных часов.
Последний шаг я сделал для кого-то,
И с воем стая бешеная псов,
Сметая все, рванулась на охоту…
Беги! Еще погоня далека!
Все впереди! Темно, луна не светит!
Пыль из-под наших ног уже легла,
И черта с два ее поднимет ветер…
4
…Нам объяснили, что такое дневальный. Он жужжит, как муха, и все делает неистово. Если дневальный не врубается – ему конец. Если дневальный толково шарит – он доживает до конца наряда весело и беззаботно.
Дневальный отвечает за порядок в роте перед дежурным по этой же роте. Тот в свою очередь держит ответ перед командиром. Над комроты стоит командир части. Того, если что, дрючит сам начальник ГРУ. А его при необходимости имеет лично Генеральный секретарь ЦК КПСС. Конечно, вся эта оргия состоится только если я, будучи дневальным, упущу засохший бычок, или забуду про пыль на выключателе.
…Я находился в самом низу этой пищевой цепочки, а компанию мне в тот незабываемый день любезно составил Чучундра.
Собственно, ни его, ни меня никто ни о чем и не спрашивал. Просто сержант Рязанов сказал:
– Бабай! Чучундра! Сегодня, тля, идёте дневальными по роте. Дежурным по роте иду я лично.
И добавил, видимо, чтобы нас ободрить:
– Вешайтесь!
Три кубрика, где спит, когда не работает, личный состав. Две учебных комнаты-класса, бытовка, ленинская комната с телевизором и плакатами, призывающими служить еще лучше.
Туалет о шести унитазах, украшенный кафельным полом. Оружейная комната.
Все это пронизано длинным дощатым коридором. Коридор упирается в пожарный уголок. Красный, как знамя боевое, деревянный щит с баграми, топорами и лопатами.
Все новое-нулёвое, в свежей краске, блестит как в магазине пожарных принадлежностей.
Явно ничего тут давненько не горело, но вот, есть же пунктик по этому поводу у нашего командира роты… как бы и правда не спалил. Имеется еще ящик с песком и на низеньком помосте – три двухсотлитровых бочки с запасом воды. Туши – не хочу.
Мы с Чучундрой должны намывать и полировать все это хозяйство в течение ближайших суток. Потом нас поменяет очередная пара нечистых.
При этом почти все время один из дневальных обязан стоять на тумбочке. Тумбочка – это особенное военное изобретение, этакая помесь высокого столика и небольшой кафедры.
В тумбочке хранится список личного состава, написанный карандашом на куске пластика. На нем отмечено: кто, где, по какой надобности и куда отправлен.
Если в роту заходит офицер, дневальный дурным голосом обязан прокричать заклинание: «Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход!»
Если заклинание выкрикнуто как полагается, то вошедший офицер может сохранить доброе расположение духа и отдать команду: «Вольно, не ори!»
В случае же немолодцеватого, ленивого выкрика офицер немедленно заставит кричать еще раз, а после непременно вздрючит дежурного по роте. А тот немедленно убавит здоровья дневальному с помощью простых физических упражнений.
Хуже всего, если недовольный офицер окажется сукой, что не редкость, и прикажет доложить командиру роты. Тогда можно тут же, не сходя с места, получить еще два наряда. А это значит, что вместе с нарядом текущим, нерадивый раздолбай не будет спать трое суток подряд.
Конечно, согласно уставу дневальному полагается отдых, но этот пункт в уставе вызывает у военных только здоровый смех.
– Спать будете на гражданке, гусяры! А в армии спать некогда! Ну, зашуршали, арлекины! – так напутствовал нас сержант Рязанов.
И мы зашуршали.
Личный состав роты был построен и выведен сержантом Налимовым.
– Идем на ознакомительную прогулку на свежем воздухе, – пояснил он.
– Ну вот, все на прогулку, а мы дневальными, – огорчился Чучундра.
– Зато в тепле, – утешил я его.
Нужно отдать должное нашему сержанту, часть работы он сразу взял на себя. Мы побежали вытирать пыль, а сержант занял место на тумбочке, усевшись на табурет, что собственно, строго уставом воспрещалось.
Рязанов не рискнул доверить нам тумбочку, видимо не желая огребать люлей от офицеров за неверно поданные команды. Мы были еще слишком неопытные гуси, и полагаться на нас он не желал.
Чтобы обезопасить себя от внезапного прихода товарищей офицеров, Рязанов привязал к батарее у входа малохольную овчарку-кобеля по кличке Курсант.
Псина была совершенно дурной, но каким-то невероятным образом различала шаги рядовых и офицеров. Когда кто-либо из начальства приближался к входу снаружи, Курсант дважды гавкал, а Рязанов вскакивая с табурета, прятал в тумбочку латунную круто изогнутую пряжку. Бляху эту он полировал на дембельский ремень.
На рядовых Курсант не реагировал вообще.
…Уборка в армии производится очень просто. Сверху вниз. Сперва пыль, потом полы. Все это моется дважды в сутки, как только завершается первый цикл, тут же начинается следующий.
Этот процесс буквально захватывает и здорово расширяет сознание. К концу наряда гуся обыкновенно настигает буддистское равнодушие к мирской сущности.
Больше всего мы с Чучундрой опасались помывки туалета, но это оказалось пустяком. Туалетом в роте никто не пользовался, именно поэтому унитазы и кафель сверкали белизной и первозданной свежестью. В туалете можно было только курить.
Настоящий же сортир находился метрах в двадцати снаружи. Это было некое подобие деревянного неотапливаемого сарая с живописными дырками в полу. Под дырами были установлены железные бочки для сбора, так сказать, урожая. Клозет был соединен с ротой деревянным же коридором, который сержанты называли галереей.
Особая дверь из теплого белого цивильного туалета вела в холодную галерею и далее в сортир-сарай с дырками, бочками и температурой, равной забортной. Мыть там было невозможно, да и не требовалось. При минус сорока все и так замерзало на ходу.
Рязанов сообщил нам, что галерея и внешний сортир-холодильник вне сферы нашей уборки. Чучундре же, неосторожно поинтересовавшемуся, кто же те несчастные, приводящие в порядок галерею, сержант туманно ответил:
– Не суйся, тля, гусяра, а то ты там порядок наведешь.
Также не нужно было мыть оружейку, ибо она была заперта, опечатана и подключена к сигнализации, чтобы солдаты не перестреляли друг друга и командиров.
Собственно, нам оставалась сущая ерунда. Мы протерли пыль и взялись за швабры. Рязанов терпеливо ждал, когда мы закончим. Мы были чрезвычайно довольны, завершив уборку. Не так уж все оказалось и страшно. Сделали все, и есть еще время отдохнуть. Мы по очереди сбегали на обед и вернулись, предвкушая отдых и похвалу.
Сержант Рязанов вынул из кармана беловатый платок и пошел по кубрикам, проверяя следы пыли на тех местах, куда он мог дотянуться. Очень быстро платок посерел, поскольку верхние части дверных плинтусов и заглушки электровыходов мы опрометчиво упустили.
– Вы что же, гуси? – удивился сержант, – расстроить меня хотите? Хотите, чтоб я огорчался? Чтоб мне люлей за вас навтыкали? Разве вы этого хотите?
– Никак нет, товарищ сержант, – хором ответили мы, а Чучундра добавил с чувством:
– Извините нас, пожалуйста! В следующий раз мы все уберем как нужно.
– Конечно, уберете, – разулыбался сержант, – вот прямо сейчас и начинайте! Ну, тля, бегом, монстры! Сгною в нарядах!
Мы сделали всю уборку сначала. На этот раз сержант обратил внимание, что пол мы мыли швабрами.
– Как же это я сразу не заметил, – сокрушался он, – швабрами ведь
